Чувство опасности опьяняло, вызывало желание насладиться им, как бы глупо это не звучало. Играть в шпионов, собирать информацию, обмениваться ею, собирать десятки пергаментов компромата и манипулировать судьбами тех, кто изо дня в день, превращал жизнь простых волшебников в ад.
— Это последнее запланированное собрание, — волшебница строго смотрит на Исаака, — мы должны сменить местоположение, этот дом наш уже несколько недель, пора сдвигаться дальше, на границы оживленных дорог.
Ее нервный голос, единственный постоянный спутник, предвещал беду, Исаак говорил, что все это недостаток сна и слишком много работы, которую Хили взвалила на свои «хрупкие» плечи. Но обычно, во-первых, внутренний голос никогда не подводил ее, а во-вторых, безопасность превыше всего, в реалиях нынешнего времени, им необходимо было давно применить к себе зелье забывчивости, во благо дела.
— аparecium, — шепчет она и с пергаментов исчезают все буквы, чертежи и цифры. Хили предельно доступно объясняла каждому, кто становился ей ближе, чем собственная семья, они обязаны соблюдать устав, пусть и устный, но неизменный. Три волшебника отходят от окна и продолжают беседу, не замечая ее вздрагиваний, хриплого рычания, хаотичного складывания бумаг в стопку, применения заклинания уменьшения. Хили медленно перекладывает все свитки в свою нагрудную сумку и поправляет мантию, чтобы ничего не было заметно и разглядывает помещение. Ничего не забыла? Огонь в камине, теплым светом освещающий комнату, убаюкивал и невольно, даже не задумываясь, Лавиани расслабляется, позволяя себе, всего на секунду залюбоваться языками пламени и засмотреться на поленья, что тихо потрескивали.
   Заскорузлая привычка вынуждать себя быть всегда настороже, появилась еще со времен работы в штабе обливаторов, там часто ходят шутки, будешь зевать, ничего не вспомнишь. И хихикая со всеми, Хили с тех пор ходит оглядываясь. Потому что ей надо помнить, до мелочей, каждый шаг, пощечину, гадкое словечко брошенное ей в спину, чтобы уничтожить каждого жирного политикана, что возомнил себя богом. Министерство Магии прогнило до самых скрытых и потаенных уголков своих подземелий и казематов, ее выворачивало наизнанку от необходимости улыбаться, строить прекрасную, довольную мину, при столь ужасной, гадкой игре. Поэтому она здесь, в очередной «тайной» комнате, с заглушками, паролями, изменениями мест встреч, является эпицентром подпольной газеты, в планах которой, свергнуть нынешние устои, не оглядываясь не террор и беспорядки.
   Громкий лязг и визжащий грохот вынуждает ее оглянуться, сжать палочку и выставить ту перед собой. Молча, без слов, найти взгляд Исаака, приложившего палец к губам, кивнуть им на двери. Затаиться, помолиться всем богам за несколько затянувшихся минут и последовать неотрывной тенью, из комнаты за теми, кто пошел проверять обстановку. Сердце стучало в глотке, она делает глубокий вдох, выкатывает грудь колесом, так чтобы утихомирить расшалившееся подсознание и переступает через порог, навстречу полутемному коридору.
Она скорее чувствует постороннего, чем видит его. По особым параметрам, Лавиани с размаху упирается в чужака, чувствует как сжимается ее запястье и не успевает выкрикнуть заклинание, ругательство, хоть что-то, что привлечет внимание ее друзей. Все происходит настолько быстро, что подняв свой взор и увидев Карадока, волшебница лишь удивленно протягивает:
— О..
Он говорит так быстро, что ей приходится приложить массу усилий, чтобы понять каждое слово. С животным ужасом, волшебница оглядывается, пытается вырвать свою руку. Их надо предупредить!
— Отпусти меня.
Шипит, ее голос вибрирует от негодования и возмущения, все ее нутро рвется вниз, по пролетам лестниц, с призывов рассредоточиться, вынудить их сбежать, но он сильнее. Толкая ее взашей, не позволяя избавиться от хватки.
— Нет!!  Нет..
Повышая голос, спотыкаясь, взмахивая палочкой.
— tinnire, заклятье искрами вызывает визг в ушах, да такой, что даже опытный аврор, даст фору в несколько необходимых мгновений, не только им, но и тем, кто сейчас в гуще событий. Всполохи и крики, их топот по коридору, ощущение запертой клетки. Бьешься, словно рыба об лед, а выхода нет. Ее переполняет злость, жажда выручить своих друзей и осознание, если попадется она, все пропало. Политический скандал, крах карьеры будущего министра магии, заключение в азкабане и полный провал далеко идущих планов, что были связаны с газетой и раскрытием десятков грязных секретов. Она задыхается от быстрого бега и теперь уже ведет Карадока за собой, в крайней комнате есть лестница, ведущая на улицу. Лишь бы успеть, пока не нашли, не перекрыли. Проработав более двух лет в аврорате, Хили являясь довольно не глупой дамочкой, рассматривала планы, читала отчеты, изучала тактику и сейчас время работало против них. Распахивая двери и пиная ногой валяющийся плед, Лавиани откинула волосы с лица и осматривая комнату искала те самые небольшие двери.
— Вызови домовика!
Ее зрачки расширяются и она невольно сжимает его мантию. Домовики единственные, кто могут проникать куда угодно и когда им вздумается, по приказу хозяина нырнуть в самое жерло ада. Стоит только позвать.
— У нас мало времени, он поможет безболезненно и по щелчку перенестись отсюда. Даже невзирая на защитный купол авроров.
Она крутится волчком по комнате, захлопывая за ними дверь и запирая ее всеми заклинаниями, что приходят ей в голову. Им нужно время, столько, сколько возможно в этом круге безумия.

х corey hart — sunglasses at night х

— умоляю, скажи что ты не пойдешь туда сегодня? — осколок страха на блеске зрачка, выдавал в тебе тревогу за Сигнуса с потрохами. картина изломанного тела в растекающейся луже кармина, так и стояла пред глазами пестрой картиной трагедии, которую ты не в силах предотвратить. хочется затолкать его в чулан, запереть и выбросить ключ в топи, дабы никто его не нашел. пусть стучит и бьет с ноги по дереву. пусть вопит, сыпет проклятия и требует выпустить. лишь бы был живой и невредимый. как же заебало что жизнь разбрасывает вас по разные стороны баррикад.

— С О Н Я... — многозначительный взгляд, вторит громче слов. от чего по позвонкам электричеством дрожь прокатывается.

— Сиг, я прошу тебя, пожалуйста — за руку его хватаешь, он лишь мягко улыбается. по привычке, так нежно и по-доброму. твой единственный лучик тепла, в доме вечного хлада и льда. — я не могу оставить Сайруса на произвол судьбы, да мне и не позволят. это не тот случай, когда я могу просто уйти. — большим пальцем, костяшки руки поглаживает, успокоить пытается.

получается Х У Е В О.

понимаешь, но принять не желаешь. — гребанный отец, впутал вас в это дерьмо! — со стула к окну срываешься, ладонью лицо прикрывая. нервный тремор пряча за непроницаемой спиной. — словно не его дети, а туповатые болванчики, призванные выполнять все его приказы. как мне все это надоело. — плеча твоего касается, умоляет не горячиться. знает нрав твой ебанутый, что вечно прет против системы и не принимает условности, в которые семья вас с головой окунула.

— у меня нет выбора, Соф, но у тебя он есть. надеюсь отец не приступит к исполнению своих угроз в твой адрес. не начнет выгодно сватать тебя за очередную фамилию в списке святых. — твое лицо злобой перекашивается

— я не его племенная кобыла, которой можно распоряжаться. я сломала это колесо, когда свалила из под крыши его дома. — свято веря, что разорвала эту нить влияния, смотришь на братца, в чьих глазах тонет надежда. — я тоже хочу в это верить. — Сигнус всегда был таким. удивительно, как из этого ядовитого сада, смогли вырасти вы двое. те, что все еще способны чувствовать_любить_заботиться_верить в лучшее.

— тогда останься со мной до утра, не нужно этого делать. не рискуй собой. — молишь его остаться в твоей жизни, не сгинуть под запрещенными или в сырых стенах Азкабана. — я не брошу Сайруса... он наш БРАТ, Соня. — руками всплескиваешь, словно услыхала неслыханный вздор.

— брат, ха, как же. скорей папочкин миньон, наплевавший на нас с тобой, ради его одобрения. если отец скажет: "прыгай", Сай лишь спросит: "как высоко". все, лишь бы получить сахарную косточку. — подойдя к столу, подхватываешь бутыль огневиски, что прихватила сегодня из "хмельного гуся".

Сайлас, всегда был рад, когда ты захаживала к нему, и щедро отслюнявливал бутылку другую на дорожку. порой казалось что кроме дядюшки, Сиги и тебя, в этой семье не было никого, кто был бы в союзе с совестью.

— на самом деле, ты ведь сама так не думаешь. ты любишь Сая, в каких грехах он не был бы повинен. — непонятно, что бесило больше, факт того что братец был прав, или то, что он знал тебя лучше чем ты сама. — я не переживу если с тобой что-либо случится, ты понимаешь? — залив в глотку очередной шот, гулко ставишь стекло о кухонный стол и подойдя к брату грубо хватаешь его лицо в свои ладони.

— ты слышишь меня?! я не собираюсь хоронить брата из-за жалких амбиций человека, что дал нам жизнь лишь для того, чтобы изо дня в день, по капле забирать ее обратно. — черные залихватские завитушки, обрамляли до боли любимое лицо. ты видела его разным: радостным, влюбленным, грустным, злым и даже растерянным. одного в этом светлом лике никогда не было обнаружено по истечению лет — Т Р У С О С Т И.

х five finger death punch — wrong side of heaven х

тусклый свет кухни, давил титанической плитой на плечи. прижимал к земле и последнее дыхание вытряхивал. ссутулившись вниз головой. упершись локтями о колени, ты на пол соленые капли роняла. они насмерть о паркет разбивались, в одинокой мольбе прощались с последней надеждой на нормальность.

что же теперь делать, как быть.

из раза в раз, ты умирала и воскресала вместе с ним. родная мать так не седела за Сиги как ты, его младшая сестра.

— F U C K . . . —

истерично трешь глаза, будто бы пытаясь стереть зрение, дабы никогда более не лицезреть завтрашних некрологов в очередной газете. так привыкла с них начинать день, что все это дерьмо уже превратилось в параноидальную привычку.

кого винить, на чье ебало накричать? ноги на месте не держали, мозг кипел, все плотней закручивая шестеренки. в мозгу флэшбеками пронесся почти весь день и собрание ордена в том числе.

— Сириус — одинокое имя на полотне отчаянной истерии, зажглось А Л Ы М пламенем. сорвавшись с места, прочь несешься из ламповой квартирки в магическом Лондоне. прямиком на улицу, под столб промозглого дождя. каплям крупным лицо послушно подставляешь, позволяя влаге, щедро заливаться за шиворот, наспех застегнутой белой рубашки.

размашистыми шагами бега, прямо по лужам, не обращая внимания на то, что происходит вокруг. в проулок заворачиваешь, теряя ритм сердца, что колотится где-то в глотке. носками отталкиваясь от земли, к небу инстинктивно тянет, в момент когда руки плавно перетекать в крылья начинают. тело сжимается до невнушительных размеров, блеск вантаблэковых перьев его венчают. широким размахом и громким каром, в так скоропостижно наступающие сумерки.

с высоты птичьего полета, все кажется таким мелочным и незначительным. казалось, просто не останавливайся и лети куда глаза глядят. все проблемы будут уже не важны, все плохое останется позади и тебе больше никогда не будет страшно_больно_плохо. видимо отсутствие трусости, это семейная черта.

бросаться в омут с головой, твой принцип защиты; биться о глухую стену, способ сказать: я все еще здесь!
П О С М О Т Р И    Н А   М Е Н Я!

проблемы отцов и детей, вечны как сама вселенная, ничем не перечеркнуть боль, что он причинил тебе, но забрать брата, ты ему не дашь. эту битву с дьяволом ты не проиграешь, не будь ты Соня Трэверс, черт его дери!

неслась как оголтелая, разрезая небо, преодолевая ветряные потоки, лавируя между высотными зданиями и вот, заветный дом.

облетев пару раз по кругу, глазки_бусинки таки уцепились за нужное окно. на несказанную удачу, оно оказалось приоткрытым, и ты влетела в него, головой распахивая раму еще сильней.

в центре спальни, стоял вспаренный, только вышедший из душа юноша, завернутый в одно полотенце. заложив пару виражей вокруг него, ты приземлилась когтистыми лапами на пол. птичьи конечности, мгновенно начали удлиняться превращаясь в человеческие, и вот, ты стоишь вся вымокшая до нитки в спальне того, кому думаешь можешь довериться.

эх, не прогадать бы, Ч Е Р Т.

— мне нужна твоя помощь, умоляю . . .

Не прошло и пяти лет с тех пор, как младшая из сестер Блэк впервые отправилась в Хогвартс, а аристократическое британское общество всколыхнуло неприятное известие: Андромеда Блэк сбежала с маглорожденным, опозорив свою семью, поставив под вопрос репутацию младшей сестры. Как ни пытались Блэки замять этот инцидент, а информация, так или иначе, просочилась и стала передаваться из уст в уста. Уже через месяц не было чистокровной семьи, которая бы не знала о поступке Меды. И даже несмотря на то, что Сигнус выжег свою дочь с родового гобелена, все всё равно продолжали шептаться у него за спиной, саркастично посмеиваясь, считая, что уж с кем, а с ними такое никогда не произойдет. И если в случае с Беллой брачный контракт с Лестрейнджами уже был подписан, на руку Нарциссы никто не претендовал и, ввиду последних событий, претендовать не собирался. Больше самой девушки этот вопрос волновал, казалось, лишь ее мать, которая места себе не находила, дивясь недальновидности нынешних представителей магических родов. Цисса понятия не имела, что предприняла матушка, но спустя всего год на летних каникулах ей сообщили, что она обручена с наследником лорда Малфоя – Люциусом. Представив тогда высокого юношу с длинными белыми волосами, собранными в низкий хвост, Нарцисса не могла понять, что она чувствует: то не была радость или грусть, не было отрицания или какого-то особенного принятия этого человека. Так или иначе, она прекрасно понимала, что Люциус – отличная партия. И он был бы отличной партией даже несмотря на все сложившиеся обстоятельства, ведь он Малфой – лакомый кусочек современного магического мира.

Нарцисса стала миссис Малфой летом 1973 года, сразу после выпуска из школы, как и было оговорено между семьями ранее. Сигнус и Друэлла, наконец, могли ни о чем не волноваться: они устроили брак всех своих дочерей. А вот для блондинки начался новый и сложный этап в жизни. С новой фамилией она приобрела новый статус: никто теперь не смел и заикнуться о ее репутации, исчезли насмешки, подрывающие самооценку. Но пришел груз ответственности: Цисс должна была подарить своему новому роду наследника, а сделать это оказалось не так просто. Во-первых, Люциус показал себя не самым любящим, внимательным и нежным супругом, не таким, каким блондинка представляла героя своего романа. Во-вторых, их попытки завести наследника долгое время приводили ровным счетом ни к чему, а бывшая Блэк чувствовала себя не у дел. Со временем, конечно, страсти поутихли, отношения супругов слегка наладились, и в настоящий момент, спустя почти семь лет брака, миссис Малфой на сносях. Увидит ли свет новый наследник рода Малфой  — покажет время, но целители не делают определенных прогнозов по этому поводу.

За день до предстоящего бракосочетания, глядя на себя в зеркало на последней примерке свадебного убранства, Нарцисса чувствовала себя совершенно не в своей тарелке. Будто по ту сторону холодной глади стояла совершенно не она, не девушка восемнадцати лет от роду, а совершенно чужая, взрослая, уверенная в себе женщина. Женщина та, несомненно, была красива, обладала определенным шармом, грацией, выправкой. Но Цисс не могла с полной уверенностью сказать, что ей нравилось то, что она видела, что ей нравилось то, кто стоял прямо перед ней сейчас. Казалось бы, это определенно была Нарцисса – Нарцисса Блэк, которую она знала и видела в отражении всю свою жизнь, — но та была чужой, скованной, не самой собой. Будто бы что-то изменилось. Будто бы что-то исчезло. Что-то без чего жить и оставаться самой собой невозможно. Невообразимо. Быть может, это что-то было свободой, а, может, фамилией, или озорным блеском в глазах. Если бы у будущей леди Малфой кто-нибудь спросил о ее чувствах, она вряд ли нашлась бы с ответом. К слову, никто и не спрашивал: ни о ее чувствах, ни о ее согласии на брак, ни о чем бы то ни было еще. Отвернувшись от собственного отражения, блондинка кивнула портному, подтверждая, что все отлично. Платье, и правда, лежало на ней идеально. Впрочем, было бы странно, если бы это было не так, учитывая сколько это платье стоило.

***

День свадьбы начался очень рано, по мнению юной аристократки. Она бы с удовольствием провела в постели родной спальни, где, кстати, ночевала в последний раз, еще пару, полных приятных потягиваний и мыслей ни о чем, часов, когда в ее комнате с громким – таким привычным – хлопком появилась домовуха, обычно прислуживающая только матери семейства, с сообщением о том, что младшую из Блэк уже ждут внизу в столовой.

Почему-то в тот момент Нарцисса подумала о своей старшей сестре – Беллатрикс, которую тоже, не так давно, выдавали замуж. Уже тогда блондинка поняла, что однажды настанет и ее черед вылететь из родового гнезда, расправить крылья, как называла это событие Друэлла Блэк. Нарцисса с этим взглядом могла бы не согласиться, так как имела отличное от мнения мамы мнение, но предпочитала оставлять свои мысли при себе, так как для них всегда было не время и не место.

Интересно, Белле тоже было страшно? Или это только со мной что-то не так?

***

День свадьбы выдался очень хлопотным: над Нарциссой трудились, по меньшей мере, три волшебницы и более десяти эльфов. К моменту торжества девушка выглядела отлично, но чувствовала себя уставшей и изможденной. Кроме того, корсет платья сдавил ее ребра так сильно, что становилось трудно дышать. Разве эти средневековые пытки не должны были выйти из моды еще пол века назад? Мисс Блэк была органична в своем убранстве, выглядела безупречно, но ощущения испытывала не из приятных. К счастью, продлилось это недолго. Когда началась церемония бракосочетания, когда к ней торжественно и медленно под свадебную арку вышел ее жених, девушка и думать забыла обо всяких неудобствах. Все ее внимание поглотил ОН – тот, с кем ей предстояло прожить всю свою жизнь, тот, кто нежно взял ее за руку для произнесения клятв, тот, кто впоследствии надел обручальное кольцо на ее безымянный палец. Он был Люциус Малфой и он отобрал у нее фамилию, буквально, за каких-то жалких десять минут, наградив другой, которая пока что была для новоиспеченной леди Малфой чужой, непривычной, тяжелой и обременяющей.

Вступая в чужой род, в чужую семью, любая из чистокровных девушек, воспитанных согласно устоям магического аристократического общества, знала, что на ее хрупкие плечи возлагается огромная ответственность за продолжение чужого, по сути, рода, за его благополучие, за уют в новом доме. Нарциссу готовили к этому событию, кажется, на протяжении всего ее подросткового периода, однако она, как и многие до нее, оказалась к этому не готова. Ей совершенно не хотелось переезжать в новое место, где она была от силы раз или два за последние десять лет, ей не хотелось отдаваться новому мужу сегодня ночью, ей было страшно. А вокруг все веселились, ели и пили, праздновали начало новой, лучшей жизни для Нарциссы Малфой, будто танцевали на костях не до конца сгоревшего трупа, коим леди себя и ощущала.

Вся свадьба, если вернуться к воспоминаниям о ней, была для Нарциссы смазанным пятном: вот они с Люциусом танцуют первый танец; вот она уже, мило улыбаясь, щебечет с кем-то о новом супруге и о том насколько он хорош, о том насколько ей повезло; вот Люциус уже уводит ее в ту часть мэнора, куда не принято приглашать гостей, показывая своей жене ее новые апартаменты, оказавшиеся холодными, несмотря на горевшие камины, и какими-то слишком большими для нее одной.

По мере того, как Люциус рассказывал об этом крыле поместья, Нарцисса ненавязчиво осмотрелась и нашла гостиную, в которой они находились, даже в некотором роде уютной. В ней, несомненно, не хватало света, не хватало воздуха и простора, древняя мебель не особенно радовала глаз, но Нарцисса готова была с этим мириться. В конце концов, никто не мешает ей сделать эти комнаты более подходящими для себя.

— Я буду рада увидеть весь мэнор и территории, — мягко улыбнувшись, она повернулась к мужу, когда он закончил свой монолог, приняв из его рук бокал вина, — а если мы посмотрим ваш парк верхом, я буду просто счастлива. Хочу увидеть мою кобылу как можно скорее! И, да, здесь очень красиво. Спасибо, что выбрал для меня именно эти апартаменты. Мне очень здесь нравится!

Да, это было лестью, в какой-то мере даже вежливым флиртом, но для бывшей Блэк было важно показать, что она готова разделить интересы мужа, пойти за ним туда, куда он скажет, поддерживать его в любой ситуации. Ведь именно так, по мнению аристократки, должна была поступать хорошая жена. А быть хорошей, правильной Цисса умела так, как не умел никто. Выдержка, умение слушать и слышать были для нее ценными помощниками в этом нелегком деле.

— И за тебя, Люциус, — она снова улыбнулась одними лишь уголками губ, отпивая совсем немного вина из своего бокала, больше пробуя его на вкус, заставляя растекаться по языку медленной, терпкой волной, чем делая полноценный глоток, как если бы хотела утолить нестерпимую жажду.

Она смотрела на супруга и пыталась понять, расскажет ли ей этот такой незнакомый мужчина еще что-то или бросит как слепого котенка в озеро и будет наблюдать выплывет ли она на берег, где снова будет чувствовать себя уверенно и уютно, или нет. Нарциссе хотелось бы знать больше о самой семье Малфой, об их традициях, об их каких-либо правилах, которые не стоило бы нарушать. Ей хотелось бы знать о том, как в этой семье относятся к личному пространству, а именно: будет ли супруг спать с ней каждую ночь или у них раздельные спальни; будут ли они проводить досуг вместе или она имеет право проводить свободное время как ей заблагорассудится. Ей бы хотелось знать о том, что для самого Люциуса неприемлемо и какой он видит свою жену, которую он смог бы полюбить. Ей хотелось бы знать так много всего, но она не решалась задать ни один из этих вопросов, так как, возможно, для них сейчас совсем не время, да и не хотелось быть почемучкой и надоедать Люциусу почем зря.

— Сегодня выдался прекрасный день, не так ли?